Феликс подходит к Лекси у камина, где она раздает гостям куски торта. Лекси следила за ним взглядом с тех пор, как он вошел в комнату, — впустил его кто-то другой, не она. Весь вечер Лекси избегала его: и когда открывали подарки, и во время игр, и когда Тео с другими детьми завороженно передавали друг другу сверток, и когда она подавала взрослым чай, вино и маслины, а детям — лимонад и хрустящий картофель. И когда Феликс подарил Тео деревянный паровоз на веревочке. И когда пели «С днем рождения, Тео», а Лекси вынесла торт в форме звезды — она трудилась над ним до глубокой ночи, украшала шоколадными кругляшами. Тео на миг застыл, глядя на лучи звезды, на три зажженные свечи, что роняли алые восковые слезы, на шоколадные кругляши, которые плавились от жара. «Задувай свечи, сынок», — шепнула Лекси ему в макушку, и Тео встрепенулся, пришел в себя и склонился над тортом. «Загадай желание», — добавила она, чуть опоздав.
И вот Феликс стоит перед ней, загородил дорогу.
— Ну, как дела, Александра? — спрашивает он игриво.
Но Лекси отшатывается:
— Не смей меня так называть.
— Прости, виноват. — Вид у него и впрямь виноватый. С минуту они стоят, уставившись каждый в свой бокал. Не виделись они уже давно. Когда Феликс заходит навестить Тео, Лекси просит миссис Галло побыть у них, а сама уходит наверх работать. — Прекрасно выглядишь, — говорит Феликс.
— Спасибо.
Лекси обводит взглядом комнату, протискивается вперед, спеша к гостям. Перехватив взгляд Лоренса из дальнего угла комнаты, она криво усмехается в ответ.
— Красивое у тебя платье. — Феликс подается ей навстречу, облокотившись на камин. — Где ты берешь такие вещи?
Лекси оглядывает себя. Платье — одно из ее любимых: длинное, алое, струится от глубокого декольте до щиколоток.
— От Осси, — поясняет она.
— Что за Осси?
— Осси. Осси Кларк.
— Не слыхал о ней.
— О нем. Что неудивительно.
— Правда? — Феликс отпивает глоток вина, и Лекси невольно смотрит, как его губы обхватывают край бокала, как ходит туда-сюда кадык. — Почему?
— Вряд ли он во вкусе Марго. Расскажи, как твоя семейная жизнь.
— Кромешный ад, — бодро отвечает Феликс, осушив бокал. — У моей жены не дом, а мавзолей, черт бы его драл, — достался нам от ее мамаши. Она, кстати, живет на нижнем этаже. По официальной версии. По мне, слишком уж часто она выползает наверх. Вот я и сбегаю в командировки при всякой возможности, а на Мидлтон-сквер стараюсь пореже показываться. Вот моя, с позволения сказать, семейная жизнь.
Лекси поднимает бровь:
— Ясно. Только не говори, что я тебя не предупреждала.
— Спасибо. — Феликс приближается к ней почти вплотную. — Растрогала своим сочувствием.
— И сколько детей в мидлтонском мавзолее?
Феликс резко выпрямляется.
— А-а, — отвечает он другим, напряженным голосом. — Вообще-то, ни одного.
Лекси хмурится:
— Но…
— Наш сын, — Феликс кивком указывает на ковер, где Тео сосредоточенно выедает с глазури торта шоколадные кругляши, — мой единственный наследник. — Феликс, со вздохом отставив бокал, проводит рукой по волосам. — У нее… — он неопределенно машет рукой, — без конца выкидыши. — На последнем слове он понижает голос. — Один за другим. Не может выносить ребенка.
— Прости, — начинает Лекси, — зря я спросила. Я не…
— Да ну, — машет рукой Феликс, — нечего извиняться и сочувствовать. — Он собирается с духом. — Звучит, понимаю, чудовищно, но, возможно, это и к лучшему.
— Феликс…
Но Феликс не дает ей возразить.
— Потому что я не намерен с ней оставаться. Виделся на днях с адвокатом. Это строго между нами, конечно же.
— Конечно.
— И то, что у нас нет детей, упрощает дело.
— Понимаю.
— Хотя, — он вновь подбирается ближе к Лекси, рука скользит вдоль каминной полки, — у нас неплохо получилось, верно?
— Что получилось?
— Дети.
То ли Лекси просто чудится, то ли его рука и впрямь подбирается к ее талии, обдает жаром.
— Ты так думаешь?
Феликс улыбается.
— Есть у тебя сейчас кто-то, Лекс? — шепчет он все так же игриво, задушевно.
Лекси откашливается.
— Не твое дело.
— Может, пообедаем вместе?
— Не стоит.
— На будущей неделе.
— Не могу, я работаю. А еще Тео.
— Тогда поужинаем. На той неделе. Может, в выходные?
В выходные она будет в Лайм-Риджисе с Робертом, они не виделись восемь месяцев. Сегодня пришла телеграмма. При мысли, что сказал бы Феликс, узнай он о ее тайной связи с Робертом Лоу, Лекси сдерживает улыбку.
— Нет, — отвечает она.
— Поговорим о сыне. — Феликс дотрагивается до ее рукава.
— А что говорить о сыне?
— Да что угодно. В какую школу его отдать и все такое.
У Лекси вырывается смешок:
— Печешься об образовании Тео? С каких это пор?
— С недавних.
— Вот так сюрприз. — Лекси стряхивает его руку со своего плеча.
— Значит, договорились? Поужинаем на будущей неделе вместе?
Лекси ускользает, устремляется через всю комнату к Тео.
— Посмотрим, — бросает она через плечо и подбегает к сыну.
Те о хватает ее за платье, и Лекси берет его на руки, чувствуя знакомую, уютную тяжесть.
* * *
День не такой, о каком они мечтали. Когда выезжали из Лондона, небо было чистое, будто над городом растянули рулон голубой материи, и все вокруг блистало от солнца. Они неслись по улицам в машине с опущенными окнами и открытым люком. Но чем дальше к западу, тем сильнее хмурилось небо на горизонте, в машину задувал ветер. Сейчас сыплет тонкими иголочками дождь, ветер размазывает капли по стеклу.
Они едут на выходные в загородный дом родителей Симми; родители в отъезде, и дом, сказал Симми, в их полном распоряжении. Элина никогда еще не была — как Тед вчера это назвал? — в родовом гнезде. А слуги там есть? — спросила она у Теда, тот покачал головой. Там не настолько шикарно, объяснил он.
Иона спит в детском кресле, сжав перед собой кулачки, будто во сне идет по канату с шестом в руках. Тед и Симми сидят впереди и слушают юмористическую программу, то и дело хихикая, но Элине трудно уследить за быстрой речью, за своеобразным английским юмором.
Элина чувствует себя как перед приступом головной боли — слегка немеют челюсти, затекла шея, плечи. Но это пустяки. Она рада, что вырвалась из Лондона, что за окном мелькают поля и деревья. Вспоминается дорога в Науво, к матери, вдоль цепи островов, мостики через проливы, потом — желтый паром, зелень равнин, красно-белые деревянные домики, и кажется, будто твой путь лежит к самому краю земли, покуда суша и камни не сменятся водой, плещущей, беспокойной водой, — и лишь тогда остановишься перед верандой, на площадке, усыпанной гравием, возле деревьев с серебристыми стволами.
Должно быть, она задремала. Ей снится, будто она в Науво и не может достать Иону из кресла — ремни не снимаются, пряжка не отстегивается. И вдруг чувствует, что голова прижата к стеклу, а когда открывает глаза, то видит, что едут они уже не по шоссе, а петляют по узкой улочке к морю.
— Приехали? — спрашивает Элина.
— Нет еще, — отвечает через плечо Симми. — Решили здесь остановиться, перекусить.
Улицы городка узкие и крутые, на тротуарах толпы людей. Машину оставляют на стоянке за общественным туалетом. Низкое небо нависает над ними. Элина несет Иону, слинг оттягивает шею. Симми и Тед бодро шагают по главной улице городка. Элина, прижимая к себе Иону, с трудом поспевает за ними. Осматривают одно кафе и бракуют; останавливаются в дверях другого, находят меню «убогим», идут дальше. В третьем хорошее меню, но нет свободных столиков; в четвертом меню неплохое, но им нужен столик на улице. Они слоняются туда-сюда, идут по проспекту через весь город. У входа в паб возле порта обсуждают достоинства свежепойманной рыбы. Иона просыпается в слинге, хочет вылезти, кричит и рвется на волю. Элина достает его из слинга и несет на плече, но он не унимается.
— Пирога бы со свининой, — мечтает Симми. — Разве я многого хочу?
Тед разглядывает очередное меню в окне ресторана, украшенном рыболовными сетями.
— Приморский курорт, — бормочет Тед, — а где же норвежские омары? Разве их здесь не ловят?
Элина перекладывает Иону на другое плечо, лиловый слинг сползает на землю, она опускается на колени, чтобы поднять его. Женщина с розовой коляской для близняшек смотрит на Элину непонимающе, брезгливо. Элина оглядывает себя. На ней обрезанные полосатые колготки, стоптанные парусиновые туфли, платье, сшитое подругой, — с неровным подолом, асимметричными рукавами и косым воротом. Элина его очень любит.
— Я отойду, покормлю Иону, — говорит она своим спутникам. — Как решите, где нам обедать, приходите ко мне.
Элина идет к скамье, защищенной от ветра портовой стеной. Садится, одной рукой придерживая Иону. Малыш, голодный, сердитый, ждет, пока Элина расстегивает платье, освобождает грудь. Пока он жадно сосет, Элина смотрит на море. Длинная изогнутая портовая стена вдается глубоко в воду, прикрывает бухту, точно большая заботливая рука. Элина хмурится. Место кажется ей знакомым. Разве она здесь бывала? Да нет, вряд ли.
